Опубликовано: в  журнале «День журналиста», изданного  в 2008 году в честь 25-летия выпуска 1983 года.

Светлана Шайхитдинова

Альма матер   и   другие  времена

О студентах

В начале 90-х, окончив очную аспирантуру в Москве, я вернулась в Казань и начала преподавать на нашем факультете. Страна уже была другая. Изменились и студенты. И хотя разница в возрасте между нами была невелика, в аудиториях сидело неведомое мне новое поколение. 

На одном из занятий  я попросила пятикурсников сделать журналистский  комментарий  к читательскому письму. На выбор предлагались три письма.  В первом - учитель физики выражает беспокойство, «как в век могущества  вещей сохранить  духовный мир человека». Во втором –  школьница заявляет о своем намерении стать проституткой, «зарабатывать честные деньги» продавая  тело, «как инженер  продает свой ум». В третьем письме работница размышляет о патриотизме, считая, что, уезжая за рубеж на постоянное место жительства,  соотечественник «предает Родину». Эти письма, действительно, были опубликованы в наших газетах. Только в разное время. 

В конце 60-х годов письмо учителя физики с вопросом, можно ли в век могущества вещей сохранить духовный мир человека, подтолкнуло публициста Евгения Богата к теме, которая красной нитью прошла в дальнейшем через все его творчество, рождая образы героев и антигероев той эпохи. Подробности их взаимоотношений с миром, согласно позиции публициста,   характеризовали  не отдельных людей, а некий  тип,  «носителей смысла», от лица которых разговор шел если не о  судьбах человечества, то, по крайней мере, страны. Мы изучали эти произведения как публицистическую классику.   Начиная с 90-х, «духовность» однозначно включена в неподлежащий публичному пересмотру душевный багаж отдельной личности.  Поэтому автор упомянутого письма, попав  в собеседники к начинающим  журналистам, в лучшем случае вызвал иронию:

"...Внимайте. Духовный мир человека в век могущества вещей сохранить  можно. Но для этого нужны... деньги. И чем больше, тем лучше. И желательно в валюте. Уповать на культуру, как это делают сейчас многие, по  меньшей  мере  бесплодно. С каждым годом, с каждым днем багаж культурных ценностей увеличивается. Ну и что? Стали меньше убивать? А то, что «красота спасет мир», так это  просто  красивый афоризм великого Достоевского, и на него можно было бы ответить словами великого Горького: «Красота - это павлиний хвост разума, птицы глуповатой, как и павлин» (Зуфар).

В худшем случае автор письма рискует быть непонятым, уличенным в  неискренности чувств:

«Сколько уже мы слышали стонов на тему: "Как мне сохранить мой  внутренний  мир от зловредной окружающей среды ?! " ...Это письмо не что иное, как очень неумная демагогия, которая прикрывает неудачи,  ущемленное самолюбие и другие комплексы этого "учителя физики»  (Марианна).

«Если у человека есть духовный мир, то у него не должно возникать вопроса, как его сохранить. А если же такой вопрос все-таки возник, значит этот мир был просто недостаточно духовным»  (Юлия).

«Сохранив свой собственный духовный мир, он уже получил ответ. Так в чем же проблема, почему ему так паршиво? Да потому, что сам он - такой же обыватель. Будь его духовный  мир действительно богат, он бы даже и не заметил "могущества роскоши материальной", он  заметил бы только, что появились раньше недоступные книги, появились в продаже прекрасные живописные полотна, что многие музыканты и художники, поэты и писатели  вышли "из подполья", и наслаждался бы не тем, так другим. Ну, а если же его материальное  положение не позволяет ему покупать картины или каждый вечер ходить в театр, он вместо того, чтобы "страдать" за тех, кто преклоняется перед "роскошью материальной", радовался бы за тех, кто сумел сохранить свою душу» (Марта).

Комментарии ко второму письму обнаружили, что с началом 90-х эпоха моралистов газетного листа также стала достоянием истории. Если же оценку поведению человека все же необходимо вынести, то центр тяжести молодые журналисты с готовностью переносят  с пороков личности на пороки общества. В школьнице Соне Марципановой, как ее окрестил один из студентов, комментировавший ее письмо, увидели смелого гладиатора, добивающего под рев возбужденной поединком публики издыхающую мораль «ханжеских времен»:

«И ведь вы правы! В наше время проститутка - это звучит гордо! А сутенер еще гордее! В современных кинофильмах шустро перестроившиеся режиссеры уже показывают нам богемную жизнь "ночных бабочек". Заметьте, Стелла, не шлюхи, а "бабочки" (эти насекомые удивились бы, узнав, с кем мы их ассоциируем)... Честное слово, Стелла, становитесь проституткой и выходите замуж за инженера с зарплатой, соответствующей брежневским 120 руб. Он вас на руках будет носить. Ведь мозги в этой стране ценятся только говяжьи, сваренные с горошком» (Джавдат).

«Недавно по радио устроили целую дискуссию по вопросу, чем работа инженера отличается от работы проститутки. Ведущий пришел к выводу: инженер личность творческая, в работе проявляет себя автором, творцом; проститутка только и делает то, что ей скажут. Но как тогда быть с простым рабочим, стоящим у станка и вытачивающим на нем то, что прикажут? Так что, строго говоря, проститутка - это тоже человек. И проституция - это тоже работа. Более того,  это состояние души. Угождение всем и вся, исполнение того, от чего воротит, но нужно, потому что деньги платят. Недаром журналистику ласково называют второй древнейшей профессией, а Троцкого Ильич именовал политической проституткой...»(Сергей).

«Однако написала зачем-то? Так зачем же. А ответ-то прост: девочка совсем не уверена в своей правоте. Девочке всю жизнь твердили "нельзя-нельзя-нельзя", а почему - не объяснили. А действительно, почему? Хочется сказать о нравственных ценностях, но о каких нравственных ценностях можно говорить сегодня? Да разве только сегодня? Загляните в жития святых и увидите, что половина святых женщин были блудницами, - потом только, раскаявшись, стали святыми... Иди, девочка, куда хочешь. Когда тебя втопчут в грязь, которая тебе и не снилась с высоты мамо-папиной шеи - сама все поймешь. Сумеешь сохранить душу - прекрасно. Ну, а не сумеешь - черт с тобой» (Марта).

«Порядочность стала не в моде, ибо выплыть на поверхность бурного потока времени можно,  только утопив других. Доброта вообще становится пережитком прошлого. Добрый человек - тире - глупый человек» (Екатерина).

Наконец, письмо третье. В студенческой аудитории категоричность выводов автора, осудившего уезжающих за границу, не поддержал никто, хотя его патриотизм встретил у многих понимание. Главное, что именно это письмо из трех предложенных вызвало наиболее обстоятельный разбор проблемы,  анализ возможных мотивов отъезда соотечественников.

«Мы не знаем, что нас ждет,  какой политический режим утвердился в конечном счете. За три года - два путча. Цена человеческой жизни низка. Люди  просто устали от бестолковости, пустых обещаний, анархии» (Александр).

«А что можно сказать о Родине, которая не заботится о своих детях?..»(Фарида).

«Представьте себе, что всю свою жизнь вы отдали какому-то делу и вдруг поняли, что здесь это никому не нужно. А на Западе предлагают внедрение вашей идеи, средства для дальнейших разработок, не говоря уже о приличном жилье и зарплате» (Марат).

С того времени, когда я провела этот своеобразный тест, в студенческих аудиториях уже сменилось несколько поколений.   Тогдашним двадцатилетним журналистам сегодня около сорока.  В большинстве своем они уже приспособились к новой жизни, но их юность еще помнит время нравственного выбора. Перед теми, кто пришел к ним на смену, вопрос о выборе не стоял,  да и не стоит. Прагматичное поколение кнопочной культуры вполне обходится без размышлений над  коллизиями времени. Теплое слово «журналистика» заменено на холодное -  «коммуникация».

О Болонском процессе

Рынок средств массовой информации сегодня называют медиаиндустрией, журналистское образование медиаобразованием. И то и это вовлечено в процесс, который называют Болонским. Содержательно он представляет собой стандартизацию получения знаний. Это означает четкое документирование того, что закладывается «на входе» и что получается «на выходе». Преподаватель-гуманитарий плачет над своим предметом, который  он должен отныне изложить в наборе тестовых заданий с  вариантами ответов. Студент плачет из-за того, что  в калькуляцию баллов, которые он должен набрать за семестр, вошла посещаемость лекционных занятий. Dремена, когда преподавателю вместо конспектов лекций предъявляли публикации в прессе или материалы, вышедшие в эфир, безвозвратно ушли: творчество – творчеством,  учеба – учебой.

Говорят, что если выбирать варианты ответов в тестах наугад, твердая тройка тебе обеспечена. Эти задания, рассчитанные на машинную обработку, продолжают систему школьного единого экзамена: они исключают вариативность мышления, многозначность смыслов, амбивалентность результата. Зато они облегчают инвентаризацию знаний, дают представление о его границах и степени эффективности. Вроде как сдаешь на права – добрал нужное количество очков – можешь садиться за руль.

     Собираясь в связи с этим на свои профессиональные тусовки, преподаватели отделений и факультетов журналистики страны, в особенности представители старшего поколения, подметили:  «Что западному человеку в радость, российскому – в смерть». «Кнопочное сознание»  вытесняет то, чем сильно было наше отечественное образование в лучших своих проявлениях: культуру устного слова, роскошь общения, свободу мысли  (которая в чем-то даже компенсировала недостававшую в советское время свободу слова).  Парадокс ситуации в том,  что одна из целей  Болонского процесса как раз – усиление «личностного фактора» в образовании. Для этого введено такое понятие как «компетенции специалиста». В отличие от традиционных «знаний», «навыков» и «умений»   эти самые компетенции обращают к личности потенциального труженика, к его «коммуникабильности», «эрудиции», «склонности к инновациям». Наш человек, оказавшись один на один с реестром этих требований, почувствовал себя в роли персонажа известной басни Крылова «Мартышка и очки». 

Другая особенность новой системы – разделение контингента студентов на бакалавров и магистров. Первые будут учиться четыре года. Они по идее и должны составить костяк пополнения  журналистов-практиков. И хотя большинство опрошенных работников редакций считают потенциальных выпускников такого рода «недоучками», экономический смысл этого мероприятия очевиден: государство сокращает расходы на подготовку  тех, кто формирует информационную политику. Незатейливое это теперь дело: львиная доля того, что происходит в медиаполе – результат технологизации труда и форматов.

В отличие от бакалавров магистры учатся шесть лет. Это штучный товар,  «яйцеголовые», кто ориентирован  на науку и на качественную  работу в качественных СМИ. Года два назад я побывала в Соединенных Штатах в составе делегации, изучавшей журобразование в американских вузах. Там будущий магистр уже знает, где будет работать по окончании учебы. Если он осваивает магистратуру с экономическим уклоном, за ним охотятся престижные толстые журналы по экономике. Если – с политическим, то профиль  изданий другой. Но это обязательно ведущие СМИ страны. У нас-то таковых раз-два и обчелся. А на региональном уровне качественной прессы практически нет. Вот и гадаем, кого и для кого будем готовить.

Другая насущная проблема современного журналистского образования напрямую с Болонским процессом не связана, но последний ее усиливает. Речь идет о внедрении на факультеты журналистики PR-специализации. Таким образом де-юре закреплено существующее де-факто нынешнее  положение российской журналистики. Контингент наших  абитуриентов сегодня - это не те, кто готовы «трое суток шагать, трое суток не спать».  Это девочки (их, как всегда, преобладающее большинство), и мальчики,  если и не

мыслящие себя телезвездами, то готовящиеся к непыльной работе в солидных офисах. Их привлекает техническая оснащенность специальности,  ее структурная четкость. А в рекламной индустрии и в PR-деятельности – в этих организованных бизнесом и властью сферах коммуникационного процесса - данная сторона, к сожалению, развита на несколько порядков выше, чем в журналистской практике. Да и платят там больше.

Так чему же учить? О чем говорить сегодня в студенческих аудиториях ? Понятно, что состояние общественных профессий, подобных журналистике,  зависит от уровня гласности, от экономической свободы в обществе. Однако внутренняя сила публичного слова определяется не этим. Я сама,  открывая недавно папки с публикациями, выдвинутыми в одном небольшом старинном волжском городке  на  журналистский конкурс в номинации «Лучший публицистический материал», не скрывала скепсиса: «Какая публицистика может быть в наше время?»  Но вот с газетных и журнальных страниц на меня хлынула  энергетика внутреннего состояния личности, приобщенной к провинциальной жизни в российской глубинке, - на малой родине, - трудная любовь к которой замешана на  противоречивом желании  «все изменить» и «ничего не менять». Магию этого состояния не передать через  понятия коммуникационного процесса. Отечественная журналистика  (прежде всего печатная публицистика) до сего времени, на наш взгляд, сохраняет свою национальную особенность: ориентир на «фоновые знания». Это то, что не является непосредственным предметом высказывания, однако подчас  обладает большим смыслозадающим потенциалом.

 Американский теоретик Д. Мэррилл написал книгу «Экзистенциальная журналистика».  Так он обозначил направление журналистской практики, которое по стилю, образу автора, способам подачи материала, а главное – по  нацеленности на смыслы – отличается от  ориентированной на факты  «прагматической»  журналистики. Экзистенциальная журналистика озабочена тем, что человек все больше зависит от массового общества, зависит от политической системы, которая не поддается демократическому контролю и неумолимо сужает рамки индивидуальной ответственности. Перенесенное в область журналистики сартровское «Человек есть ничто другое, чем то, что он из себя делает»,  по отношению к журналисту, согласно Д.Мерриллу, означает,  что  он, действуя и изменяясь, несет обязательства прежде всего перед самим собой. Он  постоянно «творит себя». Осознание и способность соответствовать этому требованию и определяет границы его внутренней свободы. И только на основе этой персональной свободы  возможна реальная журналистская профессия. Разговор об этом актуален в любые времена.

Обсудить материал