С.К.Шайхитдинова,

зав.кафедрой журналистики Казанского ГУ,

д.ф.н., профессор

Историко-антропологические основания медиакультуры

По  интенсивности использования  тех или иных научных дефиниций, по тому, какой «угол зрения» по отношению к ним преобладает,  можно получить представление о  тенденциях общественного развития. Старшее поколение помнит, что одним из характерных штрихов 60-х годов ХХ века был спор между «физиками» и «лириками».  В этом контексте  утверждение реалий информационной цивилизации ознаменовалось попытками    вывести  из точных наук на гуманитарное направление термины, производные от понятий «информация», «коммуникация». Общественное развитие имеет, как известно, спиралевидный характер.  В начале ХХI века неоконченный спор, похоже,  продолжен. К обозначенному ряду слов примкнули «медиа».  

Автор статьи анализирует исследовательскую  ситуацию, сложившуюся сегодня в прикладном секторе отечественной медиатеории, - в коммуникативистике, - которая   не может не оказывать влияния на характер философского освоения темы. Обосновывается идея о том,  что  гуманитаризация искомой дефиниции в российском теоретическом дискурсе возможна в культурологической парадигме – через понятие медиакультуры, трактуемой на историко-антропологических основаниях.

Тоффлер против Маклюэна

Наш мир медиатизирован медиаиндустрией, а мы – часть медиареальности, сформированной во многом медиарынком;  мы получаем медиаобразование, спорим над медиапедагогикой, испытываем на себе медиаэффекты массмедиа, страдаем от медиастрессов и очень нуждаемся в медиаэтике и… в медиалюбви. Прежде «сообщением казалось "содержание” и люди имели привычку  спрашивать, например, о чем эта картина. Между тем, им никогда не приходило в голову спрашивать, о чем эта мелодия, или о чем этот дом или одежда…»[1].  В лице Маршалла Маклюэна западное общество обрело полвека назад «Рыцаря медийного общества» (В Гаков). Однако не прошло и двух десятилетий, как  теоретик Третьей волны Элвин Тоффлер обратился к уже искушенной массовыми коммуникациями публике с  идеями противоположной направленности: медиа нельзя превозносить, их надо опасаться.

Провозвестник футурошока был воспринят широкой российской аудиторией раньше Маклюэна: отрывки из его книг публиковались в наших журналах еще в начале 70-х.  Так или иначе, но мысль  о рисках, которые содержатся в «зомбирующих» массовое сознание медийных продуктах, в большей степени определяет тональность отечественной коммуникативистики, нежели мысль о пользе, которую эти продукты несут. Одна из причин такого положения дел может быть связана с особенностью российского менталитета, на которую указывает Даниил Дондурей, говоря о наблюдаемой нами «великой виртуальной революции», когда эмпирическая реальность оказывается под прямым влиянием  «отредактированной, придуманной» реальности  телевидения: «Выбор и интерпретации основных сюжетов, контекстов их восприятия особенно важны для России – стране невероятно семиотической, тесно связанной с жизнью слов. Здесь, по меткому наблюдению одного из советологов, даже    "колбаса растет  из слов”, из византийской игры со смыслами»[2].

Было время, когда советские теоретики журналистики, сравнивая «коммуникацию» и «общение», делали выбор в пользу второго, «человеческого» термина. В 90-е годы надсубъектный смысл понятия «коммуникация», акцентированный определением «массовая», повлек за собой утверждение новоявленного для молодой российской коммуникативистики объекта исследования – символической медиареальности. Делая два года назад обзор материалов одной научно-практической конференции, я обратила внимание на то, что в глазах многих ученых – социологов, философов, лингвистов – реальность этого рода обретает подчас демонический образ беспощадно подчиняющей нас своей воле картины мира. Она «представляет собой   насыщенную стереотипами, отчасти упрощенную  и искаженную модель действительности,  диктующую определенные нормы и правила поведения и тем самым мотивирующую поведение людей в реальной жизни»[3].  

Обращение отечественных гуманитариев к  методологиям неклассической науки стимулировало распространение конструкционистского подхода, что в свою очередь еще больше  укрепило взгляд на медиа, как на выпущенного из кувшина своенравного джина.  Символическая гиперреальность  в силу своей самореферентности освобождает от необходимости исследовать саму действительность, переводя взгляд ученых на техники медиаконструирования. Наиболее естественно чувствуют себя на этом направлении лингвисты, имея в своем распоряжении  эмпирический материал в виде «языкового бытия» человека.  Часть авторов, отдавая дань мягкому  конструкционизму,  удерживают в своем поле зрения и социальный контекст, и трансцендентную реальность медиа.  Последняя  зачастую предстает как симуляция действительности:  «Следует особо отметить: в современном обществе без средств массовой коммуникации фактически невозможно развертывание любых социальных коллизий, - указывает В.А.Ачкасова, -  мало того, без них нельзя организовать конфликт, поэтому они уже давно есть часть и одна из фронтовых линий противоречий»[4].  «Глобальный рекламный миф строится на первичности и априорности мира, сконструированного рекламными коммуникациями, - отмечает Е.В.Николаева. – Вещи "под старину”, так же как и исторические симулякры вроде египетских  "папирусов” у массового потребителя с успехом выполняют возложенную на них функцию приобщения к "национальной истории”»[5]. С этой точкой зрения солидарна Г.С.Пак: «Реклама, внося свою лепту в создание виртуальной реальности, формируя опыт "общения”, или погружения в нее, разрушает структуры повседневного мира, которые формировались столетиями, а то и тысячелетиями»[6]. Приверженцы жесткого конструкционизма среди авторов анализируемой подборки, такие как  А.Н.Фортунатов, утверждают, что «СМИ не просто узурпировали и уничтожили  прежнюю межличностную коммуникацию, которая тоже была основана на принципе рекурсивности, но они стали вполне естественным, органичным и более масштабным ее продолжением»[7]. Таким образом, критический настрой исследователей  по отношению к  массмедиа   является наиболее заметным в ряду других позиций. Ругать электронные, рекламные коммуникации и их «иллюзорную реальность» стало даже чем-то вроде моды, признаком хорошего тона в воспитанном обществе. Симптоматичны в связи с этим такие заголовки: «Медиа и развлечения: необратимый синтез, происки злоумышленников или временное помрачение аудитории?»[8]. «Способны ли масс-медиа стать "фабрикой слухов?” О некоторых аспектах взаимоотношений межличностной и массовой коммуникации»[9].