Историко-антропологические основания медиакультуры

И  Тоффлер, и Маклюэн

Актуальность историко-антропологического подхода к изучению медиакультуры обусловлена прежде всего тем, что он, с нашей точки зрения, наиболее адекватен неклассической парадигме, заключающей в себе исследовательский потенциал для рассмотрения ставших, становящихся и потенциально возможных неклассических медиа.  Вместе с тем существенным, а в некоторых сегментах жизни – решающим – фактором современной жизни остаются  классические медиа,  институционализированные в качестве организаций. Традиционные практики существования человека, связанные с его выживанием в  отчужденной, конкурентной социальной среде, связанные с этим ментальные установки не могут быть изменены в одночасье. Данная предметная сфера продолжает достаточно плодотворно исследоваться с опорой на наработки классической науки. Вопрос заключается не в отрицании уже опробованных методологий, а в способности сохранить их в диалектическом единстве.

Практическая важность этого вопроса может быть проиллюстрирована на примере такого понятия, как «собственность на информацию». Его проблематизация в философском дискурсе  осуществлена, в частности, И.А.Латыповым в докторской диссертации, успешно защищенной им в 2009 году в Уральском государственном университете. Искомое словосочетание прежде чем стать предметом теоретического  осмысления,   впервые упомянуто в нормативных документах по информационному праву.  Рассматривая различные аспекты юридического освоения  термина, названный автор указывает, что во вступившей в силу 1 января 2008 года четвертой части ГК РФ в качестве новоявленного объекта интеллектуальной собственности зафиксированы  секреты производства (ноу-хау), которые характеризуются не только имплицитной информацией, но и неявным знанием. Представление доменных имен сайтов в качестве средств индивидуализации  деятельности субъектов по производству товаров, работ и услуг также превращает эти доменные имена в объекты,  соотносимые с интеллектуальной собственностью[1]. Все это свидетельствует о том, что символическое смыслообразующее пространство культуры  стало сегодня неотъемлемой частью  рыночных отношений, создавая риски для информационной безопасности индивида и общества.  Объектами  продажи, политики, а потому и манипулирования, становятся культурные коды,  организующие жизненный мир человека. Сошлемся на индустрию культуры глянца, обобществляющую экзистенциальные стороны жизни публичных и непубличных личностей (Один из  примеров – история с похоронами короля поп-музыки  Майкла Джексона). Сошлемся на обратные примеры – вторжение социальных институтов в сферы, сопряженные с культурным достоянием, с национальной собственностью. Российский опыт в этой области -   история с реформацией русского языка, когда стало возможным  «черное кофе» по «дОговору».

Очевидно, что именно «информация», - понимаемая автором рассматриваемого исследования вслед за Н.Луманом и Г.Бейтсоном как некое различение, производящее различие в более позднем событии[2], - обладает тем эвристическим потенциалом, который  достаточен для того, чтобы  быть готовым и способным к поиску адекватных выходов из проблемных ситуаций, связанных с отношениями собственности. Существенно, что ряд сопутствующих концептов, хотя и сформирован на других направлениях философской мысли, уже «переведен» на язык социальной философии и культурологи в том числе и уральскими учеными. Так, информация-как-различение  отсылает нас к пониманию реальности как безосновного безостановочно самопродуцирующегося текста с динамично меняющейся локализацией начал субъективности в множественных  дисурсивных практиках. Мы получаем таким образом полисубъектное сетевое общество, процессуальная жизнедеятельность которого может быть описана средствами социальной гетерологии. Этот подход естественным образом лишает  необходимости  разведения вещного и не-вещного мира, поскольку в децентрированном,  дифференцирующемся вне онтологизированных ценностных систем социальном универсуме  все есть вещь и одновременно – не-вещь.  Таким образом, логика этого размышления ведет нас к утверждению, что  информация-как-различение применительно к описанию общества и общественных явлений выводит нас в пространство культуры как информационного выражения социума, как «наблюдателя наблюдений над тем, как осуществляются эти наблюдения»,  как воплощенного и постоянно воплощаемого в информации  «опыта» и «проекта», «порядка» и «инновационного развития». И она же – культура во всех своих ипостасях, – выступает соответственно,  главным «предъявителем», «пользователем» и «передатчиком» собственности на информацию-как-различение.

 Если же в рассмотрении  обозначенной проблемы упор сделать не на «информации», а на «собственность», как поступил названный автор, то перед нами возникает необходимость выхода за пределы вещных отношений.  В рамках данной локальной задачи  наиболее оптимальный вариант И.А.Латыповым был найден в виде категорий «духовное производство» и «духовная собственность», которые, как представляется, не обладают  инновационным ресурсом,  позволившим бы преодолеть классические схемы философствования. С одной стороны, в силу того, что «информация» согласно декларируемому диссертантом подходу,  является таковой только в качестве внутрисистемного элемента, он  и   «духовную собственность» определяет как имманентную субъекту, утверждая, что «как духовное продолжение личности, духовная собственность едина с ее собственником и характеризует его самость…»[3]. С другой стороны, активированная в работе  дуальная категориальная пара «духовное-материальное», отсылающая нас к «надстройке-базису»,     будучи включена в «несущий каркас» материалистического дискурса, не только не позволяет выйти  за пределы вещного мира, напротив, наделяет «духовную собственность» чертами вещности. Степень ее объективации в социальном знании такова, что, если рассматривать  «собственность на информацию» ее подвидом, то  «информация» в таком случае оборачивается ни чем иным, как информационным продуктом.  То есть   когда  мы говорим о средствах массовой информации, о проблеме доступа к информации, об информационной бедности,  информационном богатстве, информационной безопасности и т.д., а также оперирует понятием информации,  представленном в юридических документах, в том числе нормативных актах информационного права,  мы фактически апеллируем к значению овеществленного информационного продукта. 

В принципе охарактеризованная выше двойственная позиция, которую демонстрирует И.А.Латыпов в своем исследовании, сочетая разные ракурсы при рассмотрении предмета исследования,  имеет основания. Они заложены в амбивалентности выражения социальной сущности человека - в виде процесса и дискретных форм, в виде имманентных индивиду и овнешвленных проявлений.  Можно сказать, что аналогично тому, как волновая теория света не опровергает корпускулярную теорию, оказывается возможным также сочетание классических и неклассических подходов к обсуждаемой теме. Однако переход от понятия «информации-кванта» (если так обозначить информацию-как-различение), к понятию «информация-частица» (если так обозначить информационный продукт)  и обратно - нуждается в тщательной прописанности этих переходов. В противном случае, вторгаясь «без объявления» с идеей «собственности на информацию» в герменевтико-феноменологическую ткань культурного семиозиса, мы рискуем уподобиться «продавцам воздуха» из известного фантастического романа Александра Беляева.